Сейчас живое не в цене. Актер и режиссер Петр Зубарев о театре

Живое чувство, живое слово, живые глаза. Это то, что есть в спектаклях Петра Зубарева, актера и режиссера Мариинского театра "Желтое окошко". С ним мы поговорили о роли театра в жизни людей, об отличиях спектаклей для детей и взрослых и о том, есть ли жизнь без театра.

Фото: Прокопьевский драматический Театр

— Как в вашей жизни появился театр?

— Театр появился с двенадцати лет, до этого лет с пяти я играл в кино сам с собой. Детство было одинокое, рядом не было сверстников: либо дети совсем младше, либо старше. Не клеилось. Я очень много играл один с какими-то бревнами, с палками. И почему-то это не просто была игра, но это была игра на экране, на меня всегда смотрели люди со стороны. Я играл в сюжет какого-то фильма, и это было уже искусство. А в двенадцать лет мы переехали, и друг по двору притащил меня в театр детский.

— Наверное, поэтому в театре “Желтое окошко”, где вы работаете, так много детских постановок. Но много и взрослых… как получается работать и с теми, и с другими?

— Эксперименты. Много экспериментов. Раньше мы вообще делили публику только на детскую и взрослую, дети, как родились, так до восемнадцати лет дети, что было неправильно. Потом томичка Светлана Евгеньевна Бунакова немножко вправила мне мозги. Когда мы привезли вроде хороший бодрый спектакль, а он не пошел. Она говорит: понимаете дело в чем, пришли ребятишки маленькие трех-четырех лет, а у вас спектакль для более взрослых, они не поспевают за вашими скоростями элементарно. Вот тогда-то мысль и запала, что многое зависит от возраста, от механизма восприятия мира. В одном возрасте это игра, в другом — картинки, потом вопросы. Мы стали наблюдать за своими детьми, почитали психологов, но больше всего дали именно наблюдения, игры с детьми. И мы смотрим, что как только ребенок начал задавать вопросы — два с половиной-три годика — значит, он ждет ответа, вербальных объяснений. Лет с пяти важны картинки: всё должно быть ярко и красочно. Лет с семи спектакль нужно строить на игре.

Фото: Театр "Желтое окошко"

— А со взрослыми как?

— Взрослые уже делятся по интересам. Как угадать? С детьми-то не всегда угадывается. Бывает, ребенку семь лет, а он не может удерживать внимание — застрял в четырехлетнем возрасте. Это не значит, что ребенок больной, с отклонениями, но он невнимательный. Есть и в сорок лет такие люди. Театр — это всегда риск. Как актеры рискуют, так и зрители. Вот сегодня я знаю, что зал своих. Знаю, что всё будет классно. И зритель всегда рискует, какой бы ни был любимый театр, он тоже всегда может облажаться. Всякое бывает.

— В чем основное отличие взрослых и детских постановок?

— В выборе языка. В спектакле для детей нужно более трепетно относиться к манере подачи. Взрослые — это устоявшиеся люди, там можно сказать: я художник, я так вижу. Там взрослый и разумный, надеемся, человек. С ребенком так нельзя. Ребенка нужно не оттолкнуть, не напугать театром. Максимально донести, что ты хочешь донести.

— В журнале “Недоросль” вы сказали, что мировой театр “нахватался дурного у перформанса”. Не могли бы вы пояснить эту мысль?

— В чем различие спектакля и перформанса, как я вижу. Спектакль для меня — это некое священнодействие, которое призвано утащить человека в некую другую реальность. Для чего? Для того, чтобы случился этот молитвенный момент. Об этом говорил Аристотель, об этом говорил Кант, что искусство — это нечто ракрывающее человека духовно. Возможно то, что мы сейчас имеем — это не совсем искусство.

Искусство — это то, что раскрывает. Это процесс выстроенный, потому что это момент поиска общих точек со зрителем. Это постепенное гипнотизирование зрителя, погружение в атмосферу. То есть ты его потихонечку утаскиваешь туда, чтобы с ним случился миникатарсис. Иначе зачем театр, если этого не случилось? Это не обязательно катарсис в античном понимании, пусть он смеется от души. Но это должно быть погружение в другую реальность, это шаманский обряд, это — утянуть, утащить туда.

Для этого зритель целенаправленно идет на спектакль. Он его выбирает, он видит афишу, он о спектакле думает. Ему захотелось отдать себя в руки театру, он готовится, одевается.

Это целенаправленный, волевой акт. Он идет в другую реальность.

Что такое перформанс? Некое действие, которое происходит вне тебя. Оно вообще возможно особо не предполагает зрителя. Задача перформанса — привлечь внимание. Поэтому он может быть где угодно: в фойе, на улице. Когда кто-то делает странные, эпатажные вещи. Я не говорю, что это дурно. Но просто очень много плохих перформансов.

Я иду по улице, вижу перформанс: странный человек, делает странные вещи, но это интересно, черт возьми! Постою тридцать секунд, пять минут, полчаса. Это уже как меня расположит. Посмотрел и отметил про себя: классно или фу, дрянь какая. Случилось точечное соприкосновение и всё. Перформанс в принципе не может гипнотизировать. Но есть же люди, которые готовы загипнотизироваться фонарным столбом. Но это не говорит, что фонарный столб — высокое искусство. Поэтому перформанс и спектакль— два разных жанра. А сейчас перформанс проник в театр. И из театра ушло живое, потому что театр нахватался таких приемов и теперь считает, что можно так. Сейчас живое не в цене.

— А что такое это живое?

— Живое чувство, живое слово, живые глаза. То, что идет от жизни, создание другой жизни на сцене. Не видимости другой жизни, а именно жизни. А перформанс — это создание видимости. Бывает, люди бьются в конвульсиях и им хорошо, но это не спектакль, в этом нет зрителя. Задача хорошего театра — это взаимодействие, любовь должна быть, а не каждый сам по себе.

Фото: Театр "Желтое окошко"

— В чем отличие “Желтого окошка” от других театров?

— У нас нет ни одного актера. Мы очень по-уродски созданы. Мы— выродок. У нас есть художник-костюмер, декоратор, художественный руководитель, но нет актеров. Нам сказали: вот вам восемь ставок, делайте с ними, что хотите. Мы когда стали смотреть, мы придумали какие-то должности. Каждый человек выполняет несколько работ за одну зарплату, иначе мы не выживем. Если не задействован кто-то в спектакле, то он стоит на гардеробе.

Мы сами пишем себе пьесы. Есть театр “Тень”, который сам себе пишет спектакли тоже. А мы всем составом пишем, которым будет играться спектакль. Авторская драматургия, авторская музыка.

Я хочу, чтобы Российское авторское общество померло с голоду в моем лице. Чтобы когда у них не останется ни одного автора, они пришли ко мне и попросили: зарегистрируйся у нас, а я скажу: нет, помрите с голоду!

Мы можем себе позволить делать спектакль три года. Это не значит, что мы можем позволить себе не выпускать спектаклей, потому что мы зрителя потеряем просто. Но мы можем начать весной, отложить до осени, потом продолжить. В основном такого в театрах нет. Мы оставляем за собой право отложить и пока работать над другим. И мы с такими спектаклями ездили и даже гран-при получали.

— Что для вас гран-при?

— Это приятно. Подтверждение, что еще тебя ценят. Восемьдесят процентов директоров театров болеют тем, чтобы получить гран-при. Мне просто приятно и интересно быть в программе. Если я считаю, что мой спектакль может украсить собой программу, я участвую. Потом, это же очень субъективно: здесь одна команда критиков, здесь другая. Например, “Геройские анекдоты”, с которым я выступаю в Томске, в Екатеринбурге получает гран-при, а в Новосибирске с этим же спектаклем меня не берут вообще.

Фото: Прокопьевский драматический Театр

— Как вы видите развитие провинциального театра?

— Я тут говорил бы про развитие провинциального города вообще. Сейчас у большинства провинциальных городов отобрали производство. Это значит, что люди уезжают в более крупные города. Уезжают люди, которые склонны менять что-то в своей жизни. Это именно те люди, которые ходят в театры, в кинотеатры. Люди, которые ничего не хотели, они остаются. Огородники, как я их называю. Как копались в огородах, так и будут копаться в огородах. Но они как в театры не ходили, так и не будут ходить. Они либо всем довольны, либо ноют что всё плохо, но все равно остаются.

Зря я, конечно прибедняюсь (стучит по дереву), у нас в этом году все хорошо. Люди идут в этом сезоне. Взрослая публика повалила.

— С чем это может быть связано?

— Не знаю. Мы ездили на курсы по менеджменту всякие, но к реалиям Мариинска это все не применимо. Там все по-другому. В большинстве провинциальных городов пятница, суббота, воскресенье.

А в Мариинске традиция, что суббота — это банно-прачечный день. Ты хоть что ставь, но в этот день никто не пойдет в театр — все идут в баню.

— Никогда не хотелось в Москву?

— Нет. Может в древней молодости, когда еще не понимал, что такое Москва. Мне нравится приезжать в Москву: приехать, сыграть, с друзьями повидаться, но жить там не хочу, ни в Москве, ни в Питере.

— То есть театр несмотря на проблемы, хотелось бы именно в своем городе развивать?

— К сожалению, уже нет возможности. Если ничего не поменяется, то с осени я уже там не работаю. Мы уезжаем в Кемерово. Там либо все меняться будет, либо закрываться. Не хочется превратиться в театр пенсионеров. Поэтому пока еще есть предложения, надо бежать сейчас.

— Есть ли театральные кумиры?

— Не кумиры, а люди, у которых есть чему поучиться.

Есть моя первая театральная учительница Людмила Ивановна Лапшина. Это человек, который заложил важные человеческие основы. Это был театр детский, любительский. Тем не менее, она научила быть человеком на сцене. Этому практически нигде не учат. Везде учат профессиональным навыкам. А что такое актерский профессиональный навык? В принципе, это обманывать зрителя. Все актерское мастерство построено на обмане. Я же другой человек, я же живу другими чувствами, значит, по сути я вру.

В плане актерском Наталья Ивановна Заякина, которой посвящен спектакль “Геройские анекдоты”. Она была актрисой Ленкома. Мы с ней познакомились в Перми на фестивале, дружили. Это очень честная была актриса, очень настоящая. Она не давала никаких рецептов, я просто смотрел на то, какая она была и мне этого было достаточно, чтобы у нее учиться.

Что Людмила Ивановна Лапшина, что Наталья Ивановна Заякина, они научили меня как честно проживать чужие чувства, чужие мысли. Я не видел, чтобы этому учили. Это зависит от того, кто на сцене. Я говорил Наталье Ивановне, что ей нужно преподавать такую дисциплину, как актерская честность.

Фото: Прокопьевский драматический Театр

— А как зародилась идея “Геройских анекдотов”?

— Не знаю, стоит ли такие вещи в печать отдавать. Почему посвящено Заякиной? Она мне приснилась и надиктовала. Я проснулся с готовым спектаклем. На меня высыпали его. И с этого момента давай думать, раскручивать. Она написала много рассказов, но не успела просто. Это все очень в ее стиле. Я бы вряд ли о таком додумался.

— О чем они для вас?

— Не хочется, чтобы это пафосно прозвучало. Общение микро- с макро. Меня-частицы со всем большим, человека с Богом, со Вселенной, с жизнью. Для меня это самое интересное.

— А свою жизнь без театра можете представить?

— Я готовил себя на всякий случай. В какой-то момент пришла такая мысль: то, за что ты цепляешься, то, что делаешь зависимостью, когда говоришь — я не могу жить без этого — это страшная фраза. Как только это озвучиваешь, жизнь говорит: а ну-ка давай попробуем. Опасно провоцировать жизнь на такие вещи. И я на всякий случай приготовил себя. Я много чего могу делать, в горы могу уйти отшельничать. Но вряд ли было бы легко отказаться от театра.

ПОДДЕРЖАТЬ ТВ2 можно по ссылке.

Источник